Первым после паузы заговорил опять Саул.
— Значит, они готовы встретиться с любым евреем, пожелавшим стать последователем рави Иисуса, но только не со мной…
— Но ты же, Саул, утверждаешь, что ты не только равный с ними ученик рави, но и старший надо всеми.
— Да при чем здесь старшинство мне безразлично это. Деньги, власть, образование у меня есть и так. Не о том я пытаюсь до вас… — он махнул рукой, увидев испуганные лица собеседников, — ну, до них… докричаться, чтобы занять какое-то место у престола учителя, да будет ему Царствие небесное. Нет! Сколько вас было, когда покинул нас рави Иисус? А? А сколько новых еврейских душ обрело до сего дня истинную веру? Хорошо, если сотня. А я им предложил все силы свои и все влияние свое обратить в помощь, чтобы восславить имя Иисуса Учителя вашего, я хотел воспитать уже грядущее поколение так, чтобы земля Израиля превратилась в земную ступень к престолу Царствия небесного…
— Но наш обычай запрещает насильно обращать в свою веру, каждый должен сам выбрать!.. — еще раз напомнил Андрей после того, как едва не подавился слишком большим куском белого овечьего сыра.
— Да! Я вижу, что спор наш беспредметен. Скажите друзьям вашим, что нанесли они оскорбление и мне, и вере, причем вере своей собственной. Я мог бы покарать их, но моя совесть и вера не позволят мне причинить даже малейшее зло этим жестоковыйным людям. А вам я скажу так: если мои собратья слишком слабы и нерешительны, чтобы наставить на путь истинный Израиль, то я брошу к ногам рави Иисуса великий Рим.
Братья замерли и вмиг проглотили недожеванное. А Саул продолжал:
— Я вас приглашаю с собой, братья, и если вы знаете Ерушалаим, то я знаю и Рим, и мы взойдем на его престол, мы покорим его, вы своим знанием, ибо вы видевшие Учителя в земной его жизни, а я своей верой в Учителя и в каждое его слово. Вы со мной?
— Ты что, хочешь обрезать весь Рим, ты считаешь, что сможешь превратить это языческое капище в иудейский город? — вопросил Андрей.
— Нет! Я поведу людей напрямую к Иисусу!
— Но он проповедовал евреям…
— А услышать должен весь мир, и я буду гласом его.
— Саул! Это безумие! Как можно говорить слова Учителя тем, кто не знаком с законом Моисеевым?!
— Ну и что!
— Саул! Даже если тебя не распнут как осквернителя их богов и устоев и не посадят в клетку для безумцев, даже если они услышат слова твои, они их не поймут, они настроят капищ рави Иисусу и будут в жертву ему сжигать на кострах тех, кто верит по-иному — это будет новая страшная языческая вера…
— Как взбрела тебе на ум такая глупость, Андрей?! Неужели я так слаб умом или так хил здоровьем, что за те пятнадцать-двадцать лет, какие мне наверняка еще осталось прожить, я не выполню своей задачи и не втолкую людям, что есть добро, а что зло?
— Да проживи ты еще хоть тысячу лет, ты не изменишь людей; они как творили чудовищное, так и продолжат творить его пусть не именем Зевса или Юпитера, так именем твоим, его, — он ткнул пальцем в молчаливого понурого Симона, — моим именем или именем Учителя.
— Так Учитель к вам и пришел для того, чтобы изменить все это, изменить людей, а вы не хотите помочь мне. А вы так мне нужны! — Он положил руку на плечо Симона.
— Ведь тебя Иисус назвал Петром, камнем веры своей, и тебе предназначен Римский престол, а не мне и не прочим из учеников. Может, потому и ревнуют они! А я, Саул, призываю тебя и брата твоего, призываю вас исполнить волю Учителя вашего. Яготов своими руками поднять ваши стопы к сиянию всемирного Царствия небесного.
— Нет, Саул, спасибо тебе, но мы не так понимаем предназначение свое. Дай тебе Бог быть правым во всем! — с этими словами Андрей встал и протянул руку Симону, но тот остался сидеть.
— Иди, брат! У тебя правда своя! А я верю этому человеку! У меня с ним будет один путь. Не сердись! У тебя есть жена и дочь. Ты начал читать книги и становишься ученым. А я стар уже и для книг, и для жен. Учитель это все, что у меня было. Кроме Учителя да вот Саула, я не нужен никому. Даже тебе, Андрей…
— Это неправда! Ты вспомни, что творилось на небе и на соленом озере перед землетрясением! Это знамение, Симон. Остановись!
— Ступай к жене. Я никуда не денусь. Свидимся еще, брат, поговорим. Но я остаюсь с Саулом!
— Одумайся, брат, ты никогда уже не сможешь после этого говорить от имени учеников рави Иисуса…
Симон хотел сказать что-то, но вместо него ответил Саул:
— Нам этого не надо! Мы теперь будем говорить от имени Господа.
— Прощай, Саул! печально проговорил Андрей.
— Павел! В Риме зовут меня Павел это имя легче произносится на латыни!
— Прощай, Павел, и ты, брат мой Симон!
— Петр! Петр будут звать брата твоего, ибо камнем фундамента веры и школы своей назвал его Иисус!
— Петр! еще раз воскликнул Андрей. Помни, что для меня ты всегда мой старший и возлюбленный единоутробный брат Симон! Ичто бы ни случилось, ты и друзья твои, он указал ладонью на Саула, вы найдете приют в моем доме.
Саул и Симон наклонили головы, и Андрей вышел за дверь. За окном небо осветилось первыми утренними лучами солнца.
Павел Ильич разделся и прошел в туалет. Он хотел умыться, но воды не было. Он достал из сумки лосьон, обтер лицо и руки и лег на скрипучую, с панцирной сеткой, кровать.
В это время возле BMW на улице остановился потрепанный серебристый "мерседес”. Сидящий за рулем человек обратился к своему соседу справа:
— Ну, Гундя обнаглел! — говорил он с сильным кавказским акцентом. — Ничего, падла, не боится. Ну ладно! Этот подарочек мы примем! Я больше не потерплю, чтобы какой-то бывший таксист перебегал нам дорогу. Утебя хороший заряд есть, Василь?