Павел вспомнил, как много лет назад он предпринял странную даже для себя самого попытку заглянуть в собственное будущее. Тогда, испытывая одновременно и страх, и сомнение, он пришел в дом знаменитого провидца. Но ничего не дала ему та встреча.
— Может ли принять меня мэтр? — спросил тогда Павел открывшего ему дверь пожилого усталого человека, больше похожего на слугу, чем на хозяина дома.
Но человек отвернулся от него, закрыв лицо руками.
— Нет! — ответил тот. — Уходи.
— Ты и есть Мишель де Нотр-Дам, великий лекарь и прорицатель? — спросил с порога Павел.
— Это так же верно, как и то, что ты Саул бен Элиав, гражданин рухнувшего Рима и погибшей Иудеи, — ответил тот уже не по-французски, а на древнееврейском. — Уходи, ибо я не могу говорить с тобой. Мне нечего сказать человеку, чья жизнь столь же безмерна, как и страдания его. Уходи, ибо мои глаза болят, когда я вижу тебя. Дай Бог добра тебе и всем, кого встретишь ты на пути своем. Прощай и не взыщи, моя смерть скоро придет за мной! — и, не оборачиваясь, старый человек закрыл перед Павлом дверь.
Но это было давно, а сейчас Павел вновь шел непрошенным гостем в дом, где ждала его тревожная неизвестность. Анатолий Владимирович сильно отстал, но даже издалека Павел слышал, как от страха стучит зубами его спутник. Дверь особняка отворилась, и оттуда вышел на редкость обыденный верзила в камуфляже.
— Вы пройдете один. Ваш спутник подождет здесь. Он не нужен для беседы.
Услышав эти слова, подоспевший уже Анатолий Владимирович сразу расслабился и с готовностью сел на лавочку возле входа.
— Нет-нет. Вы пройдете во флигель, там вас ждет чай, кофе, телевизор и все, что пожелаете. Прошу вас.
Анатолий Владимирович скрылся в двери небольшой пристройки, а Павел проследовал за охранником внутрь главного здания. Дом был обставлен чрезвычайно изысканно, несколько картин, висевших в коридоре, свидетельствовали о хорошем вкусе и безмерном богатстве хозяина. Исходя из уже известных ему фактов и собственного многовекового опыта, Павел понимал, глядя на полотна, что скорее всего здесь и Гойя, и Веласкес были подлинниками. Стоимость этих шедевров не измерить никакими деньгами.
Его провели в каминный зал, окна которого закрывали тяжелые плотные шторы, освещение наряду с разожженным камином давали неяркие светильники, расположенные по углам. Кресло, куда усадили Павла, было расположено так, что его лицо освещалось одним из светильников достаточно хорошо, чего нельзя было сказать о втором кресле, в котором его уже ждал хозяин крупный старик с совершенно белой шевелюрой и такой же седой бородой. Павел практически не мог видеть его лица, старик сидел вполоборота к Павлу и задумчиво смотрел в горящий камин. В сторону посетителя он даже не обернулся.
— Я слушаю вас, Павел, ведь так вас зовут? — старик едва заметно заикался. — Думаю, что вряд ли вы персональный водитель Анатолия Владимировича и уж тем более вряд ли коллега этого сумасшедшего человека, и не радиоактивные материалы вы приехали мне предложить! Не так ли?
— Может, и вы представитесь, или мне называть вас, как этот идиот, "господин Михаил"?
— Да называйте как угодно, разве в этом дело? С именами потом разберемся. Итак? Ваши проблемы?
— Ответьте мне, зачем вы скупаете радиоактивные материалы, какого рода террористической деятельностью вы занимаетесь и чьи интересы представляете?
— А как вы думаете, с какой стати я буду отвечать на эти вопросы?
— Будете! Не лучше ли нам сесть как-то друг против друга? — Павел прекрасно знал о силе воздействия своего тяжелого гипнотического взгляда, вырабатывавшегося столетиями, и очень хотел использовать его в беседе.
— Знаете, я предпочитаю во время беседы сидеть у огня и смотреть на него. Вы уж простите старика за неучтивость! — собеседник медленно повернул голову и встретился глазами с Павлом.
Павел вздрогнул, он понял, что перед ним человек, которого ему не подавить ничем, такой же взгляд он когда-то уже видел и помнил его, но старый раввин, вызволивший его из римской тюрьмы, жил триста лет назад, и Павел даже не знал, когда он умер и где похоронен, их единственная встреча была последней.
— Вы, по-моему, ценитель живописи, — продолжил старик, поворотясь опять к камину.
— Да, я кое-что понимаю в этом, — ответил Павел, — но…
— Знаете, я и впрямь отвечу на все ваши вопросы, начиная, впрочем, с последнего. А пока можете полюбоваться на два моих недавних приобретения.
Он щелкнул тумблером на кресле, и в одном из дальних углов громадной комнаты включилось освещение, направленное на две картины в старинных тяжелых рамах. Павел направился к ним и на полпути остолбенел. То были картины Пьетро Нанелли, проданные им несколько месяцев назад через аукцион "Сотби”.
— Не правда ли, хороши?! — в голосе старика явственно звучали иронические нотки.
Не дожидаясь ответа, старик продолжил:
— Итак, удовлетворю ваше любопытство. Представляю я себя и только себя, жизнь научила меня не декларировать никаких репрезентативных функций. А уж чьи интересы совпадают с моими покажет время. Далее. Уже тридцать лет, как я в этой безумной стране наладил скупку и сбор всего радиоактивного, что может быть вывезено отсюда для упомянутых вами террористических целей. И храню всю эту гадость здесь… и в некоторых других местах, чтобы этим не завладели другие.
— То есть вы не террорист?!
— Даже, извините, не иранец и не араб, хотя и родился я в Египте, впрочем, довольно давно.